Второй вариант статьи постигла судьба первого.
— Я вызывал вас, Яунзен, не за тем, чтобы вы распинались тут передо мною в верноподданнических чувствах. Сейчас не сорок первый год, и задачи армии уже не те, что были в начале войны. Мне важно получить от вас искреннюю статью о действительном положении вещей на фронте. Но в то же время — проникнутую оптимизмом, какой присутствует в вашей мистерии.
На этот раз Франц Яунзен старался дольше обычного. Он пыхтел, елозил под столом сапогами, протирал очки. Но и третий вариант тоже полетел в корзину.
— Вы что, притворяетесь или действительно не понимаете, что от вас требуется? — уже начиная выходить из себя, кричал оберст. — Разве в вашей землянке егеря разговаривают только одними партийными лозунгами?.. Повторяю: от вас требуется объективность в оценке сегодняшнего положения нашей армии с точки зрения простого солдата… Вам, наконец, ясно?
— Так точно, герр инструктор!
— Тогда какого же черта вы здесь паясничаете?..
Яунзен снова заскрипел пером. Вскрывая на выбор солдатские письма, еще не проверенные цензурой, — это он проделывал ежедневно, чтобы постоянно быть в курсе настроения армии, — фон Герделер изредка посматривал на егеря. Тот старательно скреб бумагу, и лицо у него от натуги было почти синее, как баклажан.
— Герр инструктор, — робко спросил он, вставая, — а про то, что наши войска в Крыму и на Украине пытаются выпрямить растянутую линию фронта, — об этом, герр инструктор, можно писать?
— Можно, — разрешил оберст, слегка нахмурясь.
Четвертый вариант статьи был скомкан и брошен в камин.
— Это уже то и все-таки еще не совсем то, — сказал фон Герделер, раздумывая. — Вы не уйдете отсюда, пока я не буду иметь перед собою того, что мне нужно. Вот, подсказываю вам приблизительно начало статьи…
Он наугад взял со стола письмо какого-то егеря, прочел:
— «…Зиму прожили. Что-то принесет нам весна? Не дай Бог, если таких птичек, которые восьмого марта прилетели к финнам и разворотили им порт Котка. Но пока что у нас спокойно. Утешаем себя тем, что провидение направляет удары русских стороной. Страшно думать, что когда-нибудь и здесь повторится нечто подобное. Надеемся отсидеться за бетоном и камнями, к обороне подготовлены хорошо и не перестаем готовиться дальше…» Усильте, Яунзен, эту мысль о том, что мы будем неуязвимы в обороне, и особенно не канительте!..
Уже к вечеру, исписав целую стопку бумаги, Франц Яунзен наконец-то заслужил одобрение инструктора. Фон Герделер немного сократил статью, кое-что исправил в тексте своим энергичным почерком и отнес ее редактору «Вахт ам Норден».
Прочитав статью, беспартийный редактор, дрожавший от каждого неосторожного слова, испугался:
— Герр инструктор, я все это понимаю, приветствую искренность автора, но…
— Никаких «но»! — обрезал его фон Герделер. — От моего имени — в набор!..
Вернувшись обратно, он сказал Яунзену:
— Можете возвращаться в часть. Статья завтра же появится в печати. Чем вы желаете получить гонорар: марками или консервами?
— Герр инструктор, конечно, консервами!..
— Ипподром готов, — весело заявил ефрейтор. — Вот эта крайняя беговая дорожка будет для моей гнедой кобылки, — и он отметил крайнюю полоску своими инициалами: «Р. 14.»
— Я беру среднюю, — сказал Франц Яунзен.
Егеря расселись вокруг доски, каждый занял себе полоску и, быстро отыскав на своей одежде вошь (которая выглядела побойчей других), положил ее на край «беговой дорожки».
— На старт! — скомандовал Нишец. — Пли!..
Вшивые гонки начались.
Первой шла жизнерадостная мелкая вошка Вилли Брамайера; Франц Яунзен поправлял спичкой своего «рысака», который никак не хотел ползти прямо, а старался вильнуть в сторону.
— Доска шершавая, — жаловался егерь. — Это еще что, а вот до того как белье в прошлом месяце парили, так вот у меня была вошь — это вошь!..
Но в самый разгар «гонок» дверь распахнулась, и в землянку вошел эсэсовский офицер, на погонах которого были видны три четких буквы: «Ж. Е. Р.» — тайная полевая полиция.
— Франц Яузен — кто?
— Так точно, герр…
— Руки вверх!
Эсэсовец толкнул его к двери, там уже стояли двое в штатском. Яунзена бросили в машину, и она сразу же сорвалась с места. Все произошло настолько стремительно, что Яунзен вначале ничего не понял. Только когда автомобиль проехал версты две, он спросил:
— Герр унтерштурмбаннфюрер, мне можно опустить руки?
Удар в лицо. Смех.
— Герр…
Еще удар.
— Ты будешь знать!.. Говори, как тебе удалось вот это?
Только сейчас Франц заметил в руке офицера газету со своей статьей.
— Герр…
Ему не дают говорить. Бьют. По лицу Яунзена текут кровь и слезы. Он сползает с сиденья, штатские топчут его ногами. Наконец бить прекращают.
— Кто дал тебе Железный крест?
— Я убил изменника нации.
— Это не ответ на вопрос.
— Крест выдан мне по инициативе оберега фон Герделера.
— Ага, — смеется эсэсовец, — одна компания!..
Снова бьют. Машину трясет. Пролетают вершины гор. Сверкает море. Гудят под мостами реки. И — бьют…
Петсамо. Яунзена волоком втаскивают в комендатуру тайной полевой полиции.
— Пей, — говорит эсэсовец и дает воды.
Зубы егеря стучат по железному ободку кружки; на подоконнике длинного коридора пушистый котенок трет лапкой мордочку… какие-то двери… какая-то лестница… Куда ведут?..
В сумрачном кабинете, украшенном большим портретом Гитлера, сидит бледный фон Герделер. Увидев Яунзена, он долго о чем-то думает, потом поднимается и говорит: