Океанский патруль. Книга 1 - Страница 34

— А что же мне тогда делать? — спросил он. — Я думал, что вам здесь скучно. Вот… принес, — он опустил кота на пол.

Китежева вдруг резко повернулась к нему.

— Вы что? — почти выкрикнула она. — Только что появились на свет? Лазарет надо оборудовать заново, а вы где-то гуляете. Ни разу даже на глаза не показались. Наконец появились и — нате вам! — принесли мне кошечку… А кто будет красить переборки? Кто будет подвешивать койки? Вы просто пользуетесь тем, что я женщина и не умею приказывать, как это делает лейтенант Пеклеванный…

Мордвинов молча вышел. Обратно вернулся с ведром белил и кистью. Сделав из газеты шутовской колпак, он надел его на вихрастую голову и стал прилежно красить переборки. Потом заново перетянул коечные сетки, чтобы они не провисали, и, оглядев корявую палубу, спросил:

— Сульфидин у вас есть?

— Есть, — ответила Китежева, отчищая бензином локоть своего кителя: она уже успела запачкаться. — А вам зачем сульфидин?

— Это не мне, это — вам… Я знаю одно место, где мне за сульфидин дадут две автомобильные шины. Шины я выменяю на тушенку. Тушенка пойдет за ведро тавотного масла. А тавот я обменяю на линолеум. Вы ведь — женщина, у вас жилье должно быть лучше, чем у нашего брата…

К вечеру он притащил на своей спине большой рулон замечательного американского линолеума. Когда он раскатал его по каюте, Варенька увидела, что теперь пол — не просто корабельная палуба, а целый сад: в гущах тропической листвы расцветали невиданные цветы, и хвост павлина распустился под самым трапом…

— А вы, — сказал Мордвинов, — напрасно кота не взяли. Для полного уюта вам теперь как раз кота не хватает…

Однако судовой кот в тот же вечер позорно бежал с корабля; как объяснял боцман Хмыров — не выдержал грохота. И это вполне возможно: корпус корабля целый день гудел от работы пневматических молотков, глушивших в его бортах расшатанные штормами заклепки.

Работы было много не только судоремонтникам; все матросы помогали устанавливать на боевых постах новые приборы, вели монтаж дополнительной электросети, кочегары перебирали в котлах трубки, машинисты во главе с Лобадиным чинили двигатель. Все как-то заметно похудели, даже у молодежи пропал тот особый морской шик, который всегда отличает моряка от берегового человека.

И только лейтенант Пеклеванный неизменно появлялся на палубе опрятно одетый, гладко выбритый и даже благоухающий одеколоном. Внешне безучастный ко всему, что происходило на корабле, он вникал во все подробности переоборудования, ежедневно обходил все отсеки, и горе тому, кто двигался медленно или нерадиво относился к работе, — такие попадали под «фитиль» Пеклеванного.

Но, как ни странно, выбираясь даже из самого захламленного трюма, лейтенант сохранял свой прежний опрятный вид, — грязь, казалось, вовсе не приставала к нему, и это командой «Аскольда» было оценено по достоинству.

Одно только в помощнике Рябинина не нравилось некоторым матросам.

«Очень уж строг, дерет, словно рашпиль какой-то по железу», — часто жаловался Хмыров, которому, как неопытному боцману, попадало от лейтенанта больше всего.

А однажды Ставриди, ухмыляясь, подошел к Найденову:

— Хочешь, загадку тебе задам?

— А ну? — согласился тот, устало откинув на затылок новенькую мичманку: теперь он уже не бригадир — старшина второй статьи, первым носовым орудием командует.

— Стоит наш «Аскольд» на рейде. И вдруг ни с того ни с сего на левый борт накренился. Что произошло?

Алексей, подумав, сказал:

— Некогда мне, — видишь, казенник вычистить надо, а то бы я отгадал!

— Ну что же тут думать! Это лейтенант Пеклеванный прошел по правому борту, а все матросы, чтобы ему на глаза не попадаться, бросились на левый. Вот и накренился наш «Аскольд».

— Дурак ты! — спокойно ответил старшина, отрывая кусок свежей пакли. — Пеклеванного не бояться надо, а учиться у него следует.

— Да брось ты, Алешка! — обиженно протянул Ставриди. — Шапку с ручкой получил, а уже зазнаешься.

— А ты вот что, — неожиданно построжал Найденов, — бери-ка паклю да протри казенник. Протрешь — доложишь. Плохо сделаешь — носки на твоей голове штопать буду. И помни: был я бригадиром — приказывал тебе, а сейчас старшиной стал — так еще не так прикажу. Ясно?

Ставриди паклю взял, но загрустил:

— Эх, был у меня товарищ!.. А приказать не сможешь, я еще присягу не принимал.

— Все равно, заранее привыкай подчиняться. Давай, давай, жми! Вон казенник-то как на тебя смотрит…

Проходя по боевым постам, отмеченным множеством пестрых номеров, Алексей чувствовал себя немного растерянным. Привыкнув к размеренному укладу промысловой службы, к родному «Аскольду», где ему был знаком каждый закоулок, он с трудом узнавал отсеки, казавшиеся теперь какими-то чужими. И не только он чувствовал себя так, когда вместо обычных названий — «тралмейстерская», «малярка», «чердак» — приходилось говорить: БП-2, БП-17, БП-43; все цифры, цифры, цифры — голова от них кругом идет!

Уже на следующий день после прихода на «Аскольд» Пеклеванного началось распределение матросов по штатным расписаниям. В первую очередь матросу присваивался его личный номер: написанный кузбасским лаком на полоске парусины, он пришивался к карману голландки и к койке. Затем матрос должен был запомнить множество цифр. Не зная их наизусть, член корабельной команды мог растеряться в бою, не иметь своего места отдыха.

И даже сейчас, по прошествии нескольких дней, Алексей, спускаясь по трапу в артиллерийский погреб, продолжал зубрить: