Океанский патруль. Книга 1 - Страница 161

161

На следующий день люди проснулись, ожидая чего-то нового, светлого, праздничного. Но снова прозвучала привычная строгая фраза:

— Идти, не останавливаться!

И они снова пошли, только не на запад, как раньше, а вдоль побережья — на юг, надеясь встретить на пути какое-нибудь становище…

От близости родной стихии люди повеселели. Проходя мимо бесчисленных птичьих базаров, матросы лазали по гнездам гагар и чаек, доставая себе яйца, которые тут же выпивали сырыми. Но это было тоже нелегкое дело. Гнезда, в несколько рядов прикрепленные к террасам скал, лепились подчас в самых недоступных местах. Завидев лезущего на скалы человека, птицы набрасывались целой стаей, били его крыльями, больно клевали голову, и часто матрос возвращался с пустыми руками, так и не добравшись до гнезд.

После полудня солнце скрылось в тучах, начался мелкий, нудный дождь. Он разъедал толстые ледниковые пласты, плотной пеленой окутывал море и обещал кончиться нескоро. Земля сделалась скользкой. Мокрая одежда вязко Прилипала к телам.

Матросов знобило и трясло как в лихорадке. Лязгая зубами от стужи и тяжко кашляя, они выжимали заскорузлые от ночевок в грязи бушлаты, чтобы снова закрыть ими головы от надоедливой мороси. Потом с моря наполз туман, небо быстро потемнело, посыпался мокрый снег.

В этот день Рябинин чувствовал себя особенно скверно. С каждым шагом идти становилось труднее. Ноги по самые щиколотки погружались в жидкую слякоть и, достигнув слоя вечной мерзлоты, разъезжались, как на льду. Голова кружилась, разламываясь от тупой боли.

Это раздражало капитан-лейтенанта, и, чтобы прекратить бессмысленное ползание по скалам в тумане, он разрешил матросам остановиться на ночлег раньше обычного…

На берегу океана старшина Платов нашел салотопенную яму, оставшуюся еще с прошлого века от голландских браконьеров, и, накрыв парусом скопившиеся на дне остатки акульих и китовых костей, матросы легли как можно плотнее, согревая один другого своим дыханием…

Проснулся Рябинин оттого, что кто-то тряс его за плечи. Он чувствовал, что надо встать, но не мог. С большим трудом открыл слипающиеся глаза, увидел над собой машиниста Корепанова. Матрос пытался поднять командира, и по его лицу, подгоняя одна другую, текли крупные, тяжелые слезы.

— Пришли же ведь, пришли, — говорил он. — Товарищ капитан-лейтенант, вставайте!.. Смотрите!..

Прохор Николаевич приподнялся. Невдалеке от них, на самом берегу океана, стояли два остроконечных чума, и из одного вился к небу тихий рыжеватый дымок — жгли мох. Вчера, в тумане, сквозь дождь и мглу, они их не разглядели. Люди просыпались встревоженные, не веря в близость спасения. Выбираясь из пологой ямы, они уже не вставали с земли и на четвереньках ползли к синевшим вдали чумам.

Рябинин попробовал сделать несколько шагов, но колени у него сразу подкосились, он глухо закашлялся и ткнулся в жесткий олений ягель.

Какие-то неровные темные пятна разрастались в сознании до гигантских размеров, потом они сгладились, покрылись, мягким голубоватым светом, и сразу стало тепло и уютно.

Он лежал, и ему уже ничего не хотелось…

А люди ползли, не оглядываясь, уверенные, что командир идет следом за ними, как всегда прямой и спокойный.

Один за другим они вваливались в узкий проход чума, вдыхая приторный запах тюленьего жира, сладкую горечь жилого дыма, и шептали:

— Мы оттуда, с восточного берега…

Высокий костлявый старик-ненец, окруженный ребятишками, недоверчиво качал головой:

— Сколько живу, а не помню, чтобы человек приходил оттуда…

Прошло какое-то время, и, точно опомнившись, матросы виновато оглядели друг друга:

— А где же командир?.. Где батя?..

И снова вылезли на холодный океанский ветер.

Прохора Николаевича они нашли возле каменистой насыпи, заросшей пучками бурого ягеля. Капитан-лейтенант лежал лицом вниз, сгорбившись, подогнув колени к самому подбородку, и его скрюченные пальцы впились в острую прибрежную гальку. На нем висели обрывки кителя, а из разбитых ботинок торчали посеревшие, как у мертвеца, ступни ног…

Когда ему сквозь твердо сжатые зубы влили в рот рыбьего жира, он открыл глаза, обвел людей невидящим мутным взглядом и вдруг сказал, спокойно и четко отделяя слова:

— Идите… и не останавливайтесь!..

Сказал и снова впал в беспамятство.

Капрал разучился стрелять

Все это случилось как-то сразу и началось с пустяка…

За вянрикки Юхани Вартилаа давно водился такой грех — вскрывать иногда солдатские письма. Сначала этим возмущались, потом привыкли. «Плевать, — говорили в землянках, — одним цензором больше или меньше, какое нам дело!..»

Но вот однажды солдат Олави получил из Петсамо от своей жены посылку. Принес ее в землянку денщик вянрикки — робкий, но в общем неплохой парень.

— Вот сволочь твой господин, — равнодушно сказал ему Олави, — посылку и ту, собака, проверил…

В посылке оказалась банка сардинок, какие выдавались в Лапландии горным егерям, бутылка разведенного спирта, махорка и… остальное место в ящике занимали твердые финские галеты.

— Милая моя баба! — умилялся Олави. — Ну, откуда же ей знать, что у нас от этой «фанеры» и так челюсти стонут… Спасибо за это!..

Он дал денщику горсть махорки, сунул в карман бутылку и предложил Ориккайнену пойти прогуляться. На берегу озера они распили спирт, разделили сардинки, и захмелевший петсамовский горняк доверительно рассказывал:

— Так и знай, Теппо, я сразу уйду, если заваруха начнется. Мне семья дороже. Сам видишь, какая у меня женка хорошая: на одной каккаре живет, а меня не забыла — наскребла, что могла, и прислала…

161